Владыки Омнистера. Путь в сердце тьмы - Валерия Гоголь

Девушка прекрасно это понимала. Она быстро накинула белый плащ, перехватила его кожаным ремнем на талии и отправилась в самую дальнюю церковь, стоящую на окраине, почти за городской чертой. Эта церквушка была маленькой, ниже основного массива городских зданий. Ворота сгнили, зато к ней прилегал ухоженный дворик. Над зеленой травой возвышались сохранившиеся осколки надгробных плит, а где-то там под ногами лежали первые настоятели, которые внесли свой вклад в эту небольшую часовню.

Внутри было холодно, пахло сыростью, а воздух подернула дымка от зажженных свеч. Агату передернуло – ну не любила она церкви. Деревянные, подгнившие скамейки по обыкновению пустели. В этой церквушке было всего одно мозаичное окно – за алтарем, а свет проникал сквозь небольшие окошки сверху. Они прошла к большой чаше, в которой плавали свечи. Ее шаги эхом разносились по сводам. Она вытащила восковой кружок из кармана, осторожно зажгла его от уже горящей свечи и пустила плавать меж другими огоньками. Она думала о матери, ее новом увлечении, и о том, как скоро она теперь придет в себя. Но душе было тяжело, пространство сдавливало ее, голова кружилась от дыма.

– Здравствуй.

Незнакомый голос застал ее врасплох. Она обернулась, чуть не опрокинув чашу, но вовремя придержала ее рукой. Перед ней стоял совсем молодой настоятель. Мужчина, можно даже сказать, парень, лет двадцати пяти. У него были короткие, пепельные волосы, крупные, зеленые глаза, пухлые, алые губы. Он скинул капюшон на плечи и чуть склонил голову вперед в знак приветствия. Девушка из вежливости повторила его жест. Ее взгляд упал под ноги, но в мыслях зародилось несколько вопросов. Мать с детства рассказывала ей, что для того, чтобы получить в распоряжение церковь, необходимо пройти ряд обрядов. Походить сначала в веригах лет эдак пять, затем пожить в келье, переписывая древние свитки, хотя бы сотен триста, и все это каллиграфическим почерком, затем выполнять, так называемую «грязную работу». В неспокойное время слишком много людей покидает свой дом, чтобы вернуться только на погост и в деревянном ящике. Священникам, прошедшим первые два круга обучения, поручают читать «черные» свитки по покойникам, вести душеспасительные беседы с их близкими, что особенно тяжело, когда вместо тела домой возвращается лишь груда окровавленных лат или свиток с печатью короля, на котором – имена погибших. Многие матери сходят с ума, теряя своих сыновей, а отцы пылают жаждой мести, сами идут добровольцами на верную смерть, но возраст большинства из них был уже давно не призывной. Таких разворачивают домой, потому что смысла в них, как в солдатах, нет никакого. Такие люди порождают четвертый круг обучения – сумасшедшие, переполняющие церковные приюты. И только после того, как ты прошел вериги, оставившие на твоем теле жуткие шрамы, стер руки, переписывая свитки, наслушался родительских слез, и провел миллионы душеспасительных бесед с людьми, которые не в себе, тебе, может быть, доверят церковь. Обычно самые верные своему делу священники, достигают этого лет в пятьдесят, если не загибаются к тому времени. А этот парень лишь чуть старше ее. Неужели, за его спиной такие сильные покровители?

– Я не слышала ваших шагов, – ее голос звучал виновато и смущено. Она всегда была неплохой актрисой.

– Я не хотел тебя напугать, – он прикрыл глаза, – Ты часто заходишь сюда, я наблюдаю за тобой время от времени, но сегодня на тебе совсем нет лица. Ты очень печальна, и я решил нарушить твой покой и выйти из тени, чтобы спросить тебя, что стряслось?

– Сегодня не стало одного человека, который очень много значил для моей семьи. На самом деле, в некотором роде, он и был моей семьей. Из-за него теперь печальна моя мама, – она не знала, стоит ли посвящать незнакомого человека в такие подробности, но ей нужно было выиграть время на то, чтобы хорошо поразмыслить о нем.

– Мне очень жаль… Как же так получилось?

– Нужно ли в наше время особое средство, чтобы покинуть этот мир? – она боялась показаться наглой, но голос ее все равно никак не мог скрыть иронии, которая немного заглушала боль и помогала не сойти с ума от горя, – Он был из тех, кто готов был пройти огонь и воду, чтобы выполнить свой долг. Он не боялся смерти за страну и короля. И хотя жизнь так много для него значила, он не посчитал нужным пренебречь святым.

– Да не оставит Коэлум его душу. Да сопроводит он вашего отца в загробный мир! – священник возвел глаза к небу, коснулся двумя пальцами своего затылка и прошептал слова на древнем, неизвестном Агате языке. Привычный поминальный обряд. Свечку можно уже не ставить. Девушка задумалась над тем, что настоятель не понял ее прозрачных намеков, и все же принял мамину страсть за ее отца, но разубеждать ей никого не хотелось. Он был близким для нее человеком, а остальное посторонних не касается. Настоятель закончил обряд и снова заговорил приглушенным голосом, – Стало быть, еще одна жизнь покинула наш мир по вине того, с чем мы боремся уже долгие годы.

– Оно забирает наши жизни, а мы не знаем, как с ним бороться, – поправила Агата, – Мы лишь подчиняемся судьбе и умираем с чувством долга, но ведь, поправьте меня, если я не права, за столько лет мы не нанесли нашему врагу ни единого удара, – от волнения она даже забыла, что находится в церкви, где не принято желать кому-то смерти, но настоятель спокойно воспринял ее слова и даже понимающе кивнул. Она не почувствовала, что надо остановиться и покаяться, как принуждала ее с детства мама. Этого не почувствовал и священник. Она поняла, что смерть близкого человека сильно изменила ее. Если до этого она относилась к ситуации в стране спокойно, руководствуясь тем, что человек, тем более хрупкая девушка, ничего не может изменить в одиночку, если бессильны облаченные в латы мужчины, с детства умеющие держать в руках оружие. То теперь ее объяла жажда мести. Она хотела, чтобы тем, кто находится по ту сторону баррикад, тоже стало больно. Она готова была упиваться тем, что чужие жены, чьи мужья убили ее отчима, будут сидеть так же, как и ее мать, уставившись в одну точку и потеряв смысл жизни. Беда не является бедой, пока она не коснулась тебя, но Агата чувствовала, как смерть прошла мимо нее. Резкий порыв ветра обдал костлявую, донеся до девушки запах смерти – тлена и разложения.

– Мы все можем бороться! – настоятель положил ей руку на плечо и чуть сжал. Он видел всю внутреннюю борьбу, что проходила внутри его гостьи. Его прикосновение грело, – А хочешь? Ты сама хотела бы сделать что-то для того, чтобы помочь уничтожить врага?

– Что я могу? – она потупила взгляд, – Я – всего лишь горожанка, которая продолжает исправно молиться Коэлуму. Но, простите меня, настоятель. Я не понимаю, как он мог дать нашим близким погибнуть? Как он мог отвернуться от мира в такой момент? Он же оставил всех нас самих разбираться с врагом.

– Иногда Коэлум готов нам помочь, но мы не ценим его милости, – серьезно произнес священник, – Пора бы и нам научиться помогать ему. На что ты готова пойти ради того, чтобы расправиться с врагом, по вине которого умирают наши близкие. Многие из них прожили совсем коротенькую жизнь? – он уверенно шагнул вперед, подойдя к девушке почти вплотную. Его руки сжали ее плечи, а дыхание обожгло лоб, – Если я скажу, что ты, лично ты, можешь помочь нам, простым, напуганным людям, на что ты готова пойти?

– На все, – она снова вспомнила убитую горем мать.

– Значит, приходи сюда завтра. Ты – не одна. Нас таких много. И если наш король будет бездействовать или продолжать посылать на верную гибель маленькие отряды, мы сами нанесем удар.

– Самонадеянно… – прошептала она.

– Нет, самонадеянность – грех, а грехов я не одобряю. Грехи – это слабость, а нам всем сейчас нужна сила. Я же говорю то, что действительно имеет место быть. Я не один, ты не одна. Нас таких много. И вместе мы – сила. Мы можем так много, как не может никто, даже король, потому что он – один, и во всем преследует собственные интересы.

Она шумно втянула носом воздух. Как непривычно слышать такое от настоятеля! Но молодой человек явно был с характером, чего порой не доставало другим священникам. Она почувствовала, что внутри нее зарождается чувство полного, безграничного доверия к этому человеку. Вот такими и должны быть люди! Настоящие люди, независимо от того, что на них – корона, монашеская мантия или латы. Мы должны бороться за эту страну и победить, иначе ничего не исправишь.

– Так ты придешь? – вопрос был сущей формальностью, он уже видел, как в голубых озерах ее глаз зажглось самое настоящее пламя.

– Да.

– Свидимся, – сказал он и коснулся двумя пальцами ее затылка, отпуская с миром.

– Одну секунду, – уже в самого выхода из церкви она обернулась и еще раз внимательно всмотрелась в его красивое лицо, – Как вас зовут?